Вайль Петр - Похвальное Слово Штампу, Или Родная Кровь
Петр Вайль
Похвальное слово штампу, или Родная кровь
В литературоцентристской России название фильма Квентина
Тарантино "Pulp Fiction" переведено как "Бульварное чтиво",
что, конечно, неточно, неполно, сужает смысл, потому что
оригинал шире: речь идет вовсе не только о литературе, а уж как
минимум о кино, в первую очередь, о всякой низкосортной
бульварщине, и вообще не только об искусстве. Вернее и будет
"Бульварщина". Восстановим справедливость и к сути.
Главное в феномене Тарантино и его произведениях то, что
эта залитая кровью картина оставляет странное ощущение близости
и даже теплоты.
Впрочем, если вдуматься, странного тут ничего нет вспомним
хоть детские сказки, где количество жестокостей и убийств на
квадратный сантиметр страницы выше, чем в сценарии среднего
голливудского боевика. В этом отношении показательны, например,
русские сказки, особенно из числа так называемых "заветных",
заполненных циничными зверствами и тем, что сейчас поименовали
бы "немотивированными преступлениями", не уступающие в этих
показателях знаменитым своей свирепостью исландским сагам и
ирландскому эпосу. Сказочная тема возникает здесь пунктирно, но
логично, напоминая о том, что образы и приемы Тарантино
восходят к детским архетипам, будь то мифологическое детство
человечества или частное детство частного человека.
Механизм восприятия такой же апеллирующий к довзрослой
памяти. Но памяти современного человека, над чьей
колыбелью раздается бормотание не няни, а телевизора. А если у
сегодняшнего младенца и есть няня, то она-то главный
телезритель в семье, и ее фольклорные убаюкиванья в сильной
степени вдохновлены телесюжетами и окрашены их стилистикой.
Тарантино в своем фильме предлагает сгущенный коллаж
штампов, знакомых каждому с ранних лет по приключенческим
телепередачам, кино и литературе.
Национальность книг и картин при этом особого значени не
имеет: бульварное чтиво и киноподелки, так называемые B-movies,
потому и относятся ко второму разряду искусства, что построены
по универсальным, практически обезличенным законам. Плохие
фильмы тем и хороши, что понятны без перевода как музыка.
Бандиты в них всегда небриты, героини голубоглазы, музыка
патетична, злодея видать за четыре квартала, а все сюжетные
ходы ясны с начальных титров. В таком кино невозможно
разочароваться, его можно либо презирать, либо любить. Я люблю.
И даже смею надеяться, что неплохо знаю этот низкий жанр, о
котором Честертон в эссе с характерным названием "В защиту
"дешевого чтива" написал: "Эта тривиальна литература вовсе не
является уделом плебеев она удел всякого нормального человека".
В наше время книги вытеснило кино, и такого знатока
бульварных фильмов, как 31-летний американец Квентин Тарантино,
еще не было.
Пять лет он проработал в пункте видеопроката и стал живой
энциклопедией современного кинематографа. Отнюдь не только
американского: Тарантино не скрывает влияния, оказанного на
него французской "новой волной", прежде всего Годаром.
Происходит стилевое удвоение: "новая волна", возникшая как
своего рода перевод Голливуда на французский, теперь приходит в
Штаты в новом, американизированном варианте.
Правда, искать у Тарантино аллюзии задача неблагодарная:
его фильм весь составлен из заимствований и клише, выстроенных
по строгой внутренней логике, но внешне по образцам
драматургической антиструктуры. Иными словами: это довольно
хаотический набор бывших в употреблении эпизодов.
С этим явлением стоит разбиратьс хотя бы п